Религиозно-культурный орден, исповедующий ценности домашнего обихода и творчески их приумножающий. Орден доместиканцев, как их иногда именуют в Западной Европе, распространен во многих странах мира, но опыт русских собратьев считается особенно поучительным, поскольку им пришлось выстоять и сохранить свой очаг в эпоху бездомности.

                "Тогда жила, действовала, говорила одна только улица в окружении гудящих, как улеи, площадей. Одичалое общество преследовало человека до самого порога, топталось и шумно дышало у дверей. Но убогие каморки не выдали тайну, приняв на хранение сокровища знания и веры, превратившись на несколько десятилетий в катакомбные церкви, музеи, школы, лаборатории. Этим они не только выполнили свою миссию перед отечественной культурой, но и задали перспективу одомашнивания всемирной цивилизации. . . Подобно тому, как величайший переход от первобытной древности к цивилизации был отмечен одомашниванием диких животных, так новый предстоящий рубеж можно определить как одомашнивание техники, индустрии, политики. Некогда диким, отчужденным от человека было состояние природы, теперь в такой же дикости пребывает искусственная среда, цивилизация, и следующий шаг развития потребует приблизить ее к человеку, разместить в стенах его частной жизни. /. . ./ Нигде цивилизация не проявила таких разнузданных и хищных свойств, как в России, и нигде домашнее обустройство не прошло столь жестокой проверки, приняв на себя заботу о подлинных ценностях цивилизации, от которых сама она отреклась" (Л. Н. "Доместикация животных, идей и машин").

                Дом предстает в сочинениях домовитян как идеально организованное, одухотворенное пространство, замкнутое на личности владельца и воспроизводящее его внутренний мир.

                "Дом - это мое второе "я", пространственный слепок души. Есть души простые, открытые, любящие - и замкнутые, холодные, надменные. Сколько душ, столько и разновидностей домашнего устройства. Улица и площадь - народная душа. . . там никто не бывает собой. Они выставляют нас на перекресток чужих взглядов и мнений, где каждое "я" выступает как "он". Дом - пространство освоенности, где даже приходящие извне становятся своими друг для друга. Дом - это "я" в его предельной вместимости, где находят себя и другие.
                Весь мир представляется в "Притчах Соломоновых" как Дом, устроенный Премудростью Божией, как жилище самого Бога. "Господь имел меня началом пути Своего. . ., когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. . . Премудрость построила себе дом, вытесала семь столбов его. . . " (8: 22, 26; 9:1). Дом - раньше земли и полей, ибо те уже вывернуты вовне, распахнуты настежь, оголены, покинули жилище Премудрости, как блудные дочери Матери своей. . . Наш обычный дом так же устрояется по образу этого изначального жилища Премудрости, как сам человек сотворен по образу и подобию Бога" (М. А. "Дом и душа").

                "Гордые певцы сияющих пиков и бушующих волн - сколько было вылито ими презрения на домашний очаг! Обыватель, погруженный в свой быт, - кто над ним не глумился, кто не бил стекол в его дому, чтобы гордо доказать свое уличное происхождение и принадлежность к миру продувному, "открытому настежь бешенству ветров"! И лишь в дальнем уголке нашей памяти остался образ мудреца, который так же, как мещанин, бережет покой своего дома и только из окна созерцает уличное, не участвуя в нем. Есть ли разница между мещанином и мудрецом? Только та, что мещанин никогда не выходил из своего дома, а мудрец вернулся в него, обогащенный знанием мира, в котором он не нашел ничего лучше дома, исконного места своего. Ведь и мир в целом, если не блуждать по нему вкривь и вкось, а дойти до последних порогов и дверей, - мир в целом премудро устроен, домашен и домовит. . .
                Мещанство не имеет истории. История мудрости - это уход из дома и возвращение в него. Покинутый и вновь обретенный дом - это уже не просто уют, это удел. Каждая вещь в нем, увиденная издалека и притянутая тоской, становится откровением. Мещанин не вылезает из своего дома - мудрец заново обживает его, но тем самым дом раздвигается для него до объема вселенной; в расположении вещей, в расстановке мебели, во всем ощущается работа Мысли, знающей отдаленные пространства и времена и приведшей их сюда. Но внешне их не отличить друг от друга, обывателя и мудреца, завернувшихся в свои халаты, замкнувшихся в своих домашних крепостях. У них одинаковые кресла, одинаковое пристрастие к цветам и занавескам. Путь, который проделал мудрец из дома и обратно, находится внутри самого дома. Уют и удел - это два покоя, сведенные в один, и только очень внимательный взгляд ухватит черточку пути, мелькнувшую между наружным покоем и внутренним успокоением" (В. Н. ""Я - мещанин. . ."  Мудрость мещанства в поэзии А. С. Пушкина").

                "В последнее время не только религиозно-этические, но и социально-технические концепции ставят дом во главу грядущего миропорядка. С развитием информационных систем дом становится не только семейной, но и общественной и производственной ячейкой, в его глубину перемещаются те функции труда, распределения, управления и коммуникации, которые раньше выводили вовне и требовали дальних передвижений. Дом принимает на себя роль учреждения, завода, библиотеки, кинотеатра, школы, выставочного зала, политического клуба, склада, магазина. В передовых странах электронное жилище втягивает в себя всю систему городских, общенациональных и даже планетарных и космических коммуникаций; стены опрозрачниваются и, сохраняя комфортную обособленность для индивида, пропускают все необходимое ему, позволяют моделировать в домашних условиях все мироздание. По словам американского доместиканца-футуролога, "распространение электронного жилища. . . указывает на ренессанс дома как центрального института будущего, который будет осуществлять все больше экономических, медицинских, воспитательных и социальных функций" (О. Т. "Третья волна").

                ". . .Итак, мир становится все более домашним; через рост технических удобств обнаруживается вышний промысел, ибо сказано, что "Бог одиноких вводит в дом" (Псалмы, 67, 7). Разобщенное человечество, разбитое на миллионы одиночеств, состоящее из мучеников некоммуникабельности, теперь вновь соединяется само с собой. Но уже не в уличных шествиях и площадных толпах, а в комнатном одиночестве, которое вдруг становится общительным, праздничным, многонаселенным - друзьями, мыслями, книгами. Через домашнее уединение Бог вводит одиноких в дом всего человечества" (И. К. "Добрые вести из глухих уголков").

                "С тех пор, как Адам был изгнан из рая, началась всемирная история - суровая и беспощадная к человеку. Тернии и волчцы произрастила она, не насыщая хлебом духовным. Голо и дико, как в степи, жилось на этой каменистой земле, которая воздавала за труд обильным потом и кровью. Но подобие Эдема и само пространство его было сохранено в тайне человеческого жилища. Домосед устроил себе здесь рай по образу того, из которого был некогда изгнан. Все здесь его согревает и кормит, льнет и опекает, милует и щадит. И пусть древо познания добра и зла протягивает корявые сучья через окна и двери и просит, нудит: сорви, попробуй, испытай. Пусть с улиц и площадей доносится шипение многоглавого змея: выйди, хозяин мира, испробуй своих богатств, испытай свою власть, и станешь как Бог. Нет, человече, заткни уши свои и заставь ставни. Ведь еще растет в твоем доме древо жизни, древо рода, протягивая щедрыми ветвями домочадства плоды мудрости и любви. Любовь к жене и детям, довольство тем немногим, что досталось от жизни, но зато именно тебе и было предназначено. . . Не рассыплется черным тленом этот румяный плод в твоих руках, как рассыпаются лукавые дары познания и истории: свобода, равенство, сладкие вольности гражданства, оборачиваясь, по словам поэта, горечью "отравленного хлеба и выпитого воздуха" (Осип Мандельштам).
                Как благословенно устроил Бог: все, что нужно тебе, здесь, близко, а все, что не нужно - там, далеко. Дьявол же хочет наоборот - втолкнуть тебя в самую середку чужого: начальственного кабинета, или митингующей толпы, или веселящейся ярмарки - и подальше увести от кровного, чтобы ты затосковал и сорвался со стержня-ствола своего. Ибо дом твой, по древнейшему преданию, и есть райское древо жизни, в сердцевине которого ты пребываешь, пока не выходишь за порог, в круги ада" (Г. Г. "Теология дома").
 
    "Домовитяне - это не просто стародавние усталые домоседы, которые воздерживаются от посещения шумных сборищ, предпочитают звать гостей к себе, избегают дальних поездок и путешествий. У домовитян преобладает конструктивный подход к домашним делам - это скорее активное домоводство, чем пассивное домоседство. Они стремятся превратить свои дома в мастерские, в музеи, в храмы, т. е. сосредоточить в них всю совокупность жизненных и творческих предназначений, которые обычно распределяются между узко функциональными общественными зданиями. Там, в театрах и казино, на заводах и на полях, множество субъектов имеют один предикат: тысячи людей танцуют, или играют в рулетку, или вытачивают детали, или нагружают конвейер, или идут за плугом. Здесь, в доме, единичный субъект имеет множество предикатов: хозяин и слуга, сын и отец, работник и воспитатель, читатель и творец. Дом - это свернутая в себя бесконечность, это синтез искусств, наук, ремесел и вер, разбросанных по дальним уголкам цивилизации. . .
                Домовитяне исповедуют принцип "многое в малом". Они стараются вместить в малый объем своего жилища как можно больше сфер знания и общения, центрами которых являются книги и гости. Домовитяне разработали особый ритуал приема гостей, которые собираются на кухне, в надышанном тепле, где за мирным огнем свершается таинство всечеловеческого братства, более подлинного, чем то, которого добиваются на улицах и площадях. Братство исполняется только в тепле, только у очага, под крышей одного дома. С древности род собирался вокруг огня, и в теперешних кухнях совершается это чудо узнавания и сроднения чужих по крови.
                Это же тепло от домашнего очага распространяется не только в пространстве, привлекая гостей, но и во времени, соединяя потомков с предками. Домовитяне почитают вещи, доставшиеся им в наследство, и создают для них особые пространства в интерьере - так называемые пенатотеки, от имени малых римских богов "пенатов", которые, в отличие от проказливых и беспокойных русских домовых, досаждавших хозяевам, считались надежными стражами дома. Здесь можно увидеть старинные часы; увеличительное стекло и книгу, которую любил читать дед; скрипку, на которой играл прадед... Так восстанавливается древняя традиция почитания домашних божеств - но не в виде аллегорических изваяний, а в образе доподлинных вещей, сослуживших добрую службу дому и передающих из поколения в поколение тепло любви, искренности, взаимопонимания. Дом в представлении домовитян - это место схождения разных времен и пространств, место встречи близких и дальних, живых и мертвых, где все они делаются своими друг для друга.
                Домовитяне стараются дать своим детям домашнее образование; они редко записываются в библиотеки, предпочитают иметь необходимые книги у себя под рукой; здесь же, если условия позволяют, они развешивают картины и размещают пианино, устраивают спортивную площадку и живой уголок, выделяют место для аквариума и для ящичка с гербарием. . . Одним словом, дом становится прибежищем той подлинной культуры, которая изгнана из массового общества. Таков закон развития мировой цивилизации, тянущейся к домашнему очагу для обогрева и сближения своих разобщенных пространств: разных профессий, интересов, мировоззрений. . . Культура на своих высотах всегда творилась в тесных кружках, дворянских усадьбах - под домашнею крышей, а не под куполом цирка, где голодная толпа жаждет только хлеба и зрелищ. Культура истосковалась по домашности, устала от холода космических пространств, социальной отчужденности и массовидной сплоченности, от авангардистского энтузиазма и модернистского трагизма, от коллективистской героики и индивидуалистической иронии. Ей нужен дом - не внешняя, механическая, социальная сплоченность, но семейная, кровная, родовая близость. Перенос культуры на кухню, на дачу, в квартирный быт, в комнатную аудиторию - это целая эпоха Вторичного Одомашнивания" (И. М. "Курс всемирного домоводства").