- одна из ветвей ВОСТОЧНИЧЕСТВА. Противостоя западникам, одновременно полемизируют со славянофилами, доказывая, что "славянство" - лишь одна из внешних оболочек русского духа, лежащая глубже западной, но еще далеко отстоящая от его восточного ядра.

                "Славянофильство, когда-то уверенно противостоявшее западничеству, теперь утратило самостоятельность и представляет лишь одну из смягченных форм последнего.    Славяне - тот же Запад, только восточная его часть. Россия же - это сам восток, неуклонно продвигающийся в своем социальном устройстве и самосознании все дальше и дальше к востоку - дальше Индии, Китая, Японии. . . И по мере того, как Россия совершает свой исторический путь, удаляясь от Запада, все западнические, европейские, славянские теории удаляются от России, мельчают и вырождаются. /. . . /
                Россия - не просто Восток, но его последний оплот, величайший шанс уцелеть в духовном борении с Западом. Технология, либерализм, индустриализм, концессионная экономика и пацифистская политика - все это подтачивает самобытные цивилизации Востока и ведет к их уплощению, нивелировке на западный манер. Япония первой уступила чужим влияниям: хотя она расположена на самом дальнем Востоке, это впрямую сближает ее с американским Западом. Туда же, вслед за Японией, наполовину оторвалась Корея, туда же смотрит посткоммунистический Китай.
                Россия - вдали от этих краев, размывающих Восток как к европейскому, так и к американскому западу; это самая середина Востока, где дольше всех сохраняется его особый, пряный аромат. Когда обмелеет под напором информационных систем исконная глубина восточного духа, единственный неисчерпаемый кладезь его останется лишь в России - недаром целые века она почти в одиночку противостояла Западу, оттесняя его хищнический рационализм и индивидуализм по всему фронту мировой культуры. Россия - самый сокровенный, неразгаданный и неуправляемый Восток, в котором другие восточные страны с горечью и надеждой признают свой упущенный шанс - выстоять перед Западом, остаться собой" (В. К. ""Закат Запада" и восход Востока").

                Красноордынцы занимают особую позицию среди восточников - их не влечет "Белая Индия Духа" или "шафранный свет Персии", сокровища буддизма, даосизма, суфизма. Они реже ссылаются на труды Н. Федорова, Н. Рериха, В. Хлебникова, Н. Клюева, которых другие восточники чтят как своих учителей. В истории России им дороги два цвета - золотой и красный. С их точки зрения, Московская Русь восприняла геополитическое и духовное наследство Золотой Орды, расширяя и приумножая его. Были временные уступки западным влияниям, особенно при Петре Первом и Екатерине Второй, но в целом они способствовали усилению Орды, ее вооружению новой техникой. Конец императорской России ускорил этот процесс внутриэтническими смещениями. Великодержавные привилегии русского народа были уничтожены - и вновь на ведущее место стала выдвигаться Азия.

                "Октябрьская революция не просто сломала великорусскую государственность и освободила азиатские окраины. Ее значение неизмеримо более глубокое - метафизическое и геополитическое (а не только социальное). Великий Октябрь - это победа азиатских начал над европейскими в духовном укладе страны. "Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, с раскосыми и жадными очами!" - это выкликнул Блок, поэт кровавого, зоревого востока, на третий месяц после Октября. Приведу еще один поэтический пример - удивительное проникновение в ордынский дух послеоктябрьской эпохи:

                                Какое лето! Молодых рабочих
                                Татарские сверкающие спины
                                С девической повязкой на хребтах,
                                Таинственные узкие лопатки
                                И детские ключицы.
                                                     Здравствуй, здравствуй,
                                Могучий некрещенный позвоночник,
                                С которым проживем не век, не два. . .
                                                              (О. Мандельштам)

        В молодых рабочих, облепивших строительные канавы новой Москвы, поэту чудится всплеск татарской крови, текущей в русских жилах. Он приветствует их с той же интонацией неизбежности, как Пушкин - "младое племя", которое его переживет: "Здравствуй, здравствуй". Рост стихийный и неодолимый, заданный самой природой; лес могучих позвоночников, стройных, как сосны, и, конечно же, некрещенных, языческих - на всю предстоящую многовековую эпоху (а что станется с христианской Европой - еще раньше предсказал Блок: "Века, века - вас будет проклинать больное позднее потомство!").
                Конечно, Мандельштам по своим духовным корням - европеец из европейцев, и его не может не мутить от дурных предчувствий 1931 года. Но с какой хищной пластикой, исторической прозорливостью запечатлел он сам ракурс видения новых людей - сзади, со спины: архетип ордынства! У них нет лиц и глаз - только сверкающие спины, лоснящиеся от пота под жгучим азиатским солнцем. "Татарские спины" сразу напоминают избитого шпицрутенами беглого татарина у Льва Толстого, а еще раньше - уводимых в татарский плен бессчетных русичей, видных нам из истории только со спины. Толпы, толпы - уходящих в историю с понурыми спинами, то ли пролетариев, согнувшихся над лопатами, то ли пленников, согнувшихся под палками. Сама природа азиатства диктует этот ракурс: не анфас и не в профиль, а. . . нет выражения в европейских языках для этого портрета сзади. Но зато какой выпуклый, выразительный портрет: тут и хребты, и лопатки - все каменистые элементы тела. . . Не мягкое, вспаханное лоно земли, не изборожденная морщинами пашня лица - нет, сплошной костяк, каменистая азиатская пустыня. И еще одна черта: девические повязки, узкие лопатки, детские ключицы - выхолощенность пола, роднящая этих пролетариев с трудовыми насекомыми. У молодых рабочих - признаки девичества, девства. . .
                Такова эта новая невинность класса, у которого физиологический эрос заменен социальным эросом - оргия труда, бесполость рабства. . . Невинность спины, не знающей мучительных ужимок и покраснений лица, всего набора европейских гримас, размыкающих плоть, выдающих чувство стыда, греха и вины. Хребты, лопатки и ключицы - символ воинствующей невинности, отрицающей грех и распятие, символ бездушного и бесполого времени, с его детской жестокостью - выгнувшего хребет и спрятавшего лицо. . . " (Л. Г. "Красная Орда", глава "Орда в творчестве русских поэтов").

                "Еще Герцен видел в пролетариате желтолицую опасность, угрожающую Европе, китайщину уравнительства и принудительности, гибель индивидуальности, плоский здравый смысл и позитивизм. Европа выпестовала в социально однородной массе наемного класса свой внутренний Восток. И вот "татарские спины" рабочих, многомиллионный рабский труд, корень "раб", проникающий во множество слов ("рабсила", "рабкор", "рабфак", "рабочком") - перед нами, в новом историческом облике, но на том же самом географическом месте, развернула свои стойбища и кочевья Золотая Орда. Только она сменила цвет, впитала кровь своих жертв и стала Красной. Золотой цвет горячего Солнца, озаряющего Восток, сменился еще более горячим цветом крови, обагряющей Запад.
                . . .Время, в которое мы живем, в анналах истории, быть может, будет названо эпохой Красной Орды - кочевого стада, возрожденного на новом витке исторической спирали. Все, что говорил Маркс об "азиатском способе производства", блестяще подтвердилось русскими большевиками - и в этом смысле они могут именоваться марксистами. Они оправдали Марксову характеристику Азии и "азиатского способа производства" в их противоположности Европе. /. . . /
                Орда не умерла. Разгромленная Московским княжеством, она влилась в русскую кровь, грозно проросла в судьбе своего победителя и вновь подчинила его татаро-монгольскому игу - азиатщине крови и стиля. Русь смогла победить внешнюю Орду, лишь сама став ОРДОЙ изнутри. Еще более просторной и могучей ордой. . . Ведь это ложь, что битва разъединяет народы. Брань соединяет их, сплетает крепче, чем братьев, в слиянии кровей, в объятьях одной судьбы. . . Так сплелись Русь и Орда.        У того же Блока: что происходит на Куликовском поле? Битва двух станов - или их братание? То и другое. Степная кобылица, мнущая ковыль и являющая безудержность русского нрава - разве не татарского она стана? Что означает: "наш путь стрелой татарской древней воли пронзил нам грудь"? Татарство вошло в грудь и сердце русского человека и проложило ему путь через дикую степь. Орда погибла в России, как актер погибает в персонаже, наделяя его своей плотью и кровью" (Б. Т. "Степная кобылица. Очерки истории и философии степи").
                Это внутреннее "ордынство", по мнению восточников, вновь обрело историческую явь и власть над Россией в результате великого Октября. Началось возвратное движение народов - "Чингисханство крови и духа". Азия опять стала наваливаться на Русь, а вместе с ней - на Европу. Движение это пока еще происходит частью незримо, больше в генетике и психологии, чем в геополитике - но одно не замедлит перейти в другое.
                "Славянское дряхлеет, ветшает, сгибается, древняя Азия и Кавказ молодеют, кровь горячее играет, чувствуя раздвинувшийся генетический простор. В настоящее время прирост азиатского населения страны намного превышает европейские и особенно российские темпы.
                И вот - предвидимая развязка. . . Неурожаи, эпидемии, наводнения, заболачивания, истощение земель, засоление почв, поглощение пустынями некогда возделанных ландшафтов, победоносное наступление степи на лес, упадок дорог и сельского хозяйства, а главное, крах мессианских упований. . . Все это соединяется с апатией внутри, с потоком варваризации извне, размывающей культурный слой в стремлении ускорить гибель надорвавшейся нации, взявшей на себя непосильную историческую ношу. Провал в Афганистане - признак надлома, аналогичного поражению от Японии в войне 1904 г.
                . . .И как всегда, встреча с внешним Востоком подогревает в России внутренний Восток. Революция 1905 г. была мощным его пробуждением - лавой, хлынувшей из скованных европеизмом рабоче-крестьянских недр. Географический край и социальный низ всегда действуют заодно. Этот внутренний Восток, эта кочевая масса разгневанных люмпенов, скоро соединится с внешней Азии, которая по великой равнине разъяренным морем потечет в Европу; татары, казахи, узбеки, таджики, азербайджанцы - первые ее растущие волны. А следом за бурным среднеазиатским и мусульманским приливом готовится девятый вал, который затопит всю равнину - миллиардный Китай.
                . . .Афганцы уже высадили свой десант кровавых мальчиков в русской душе - высадят и на Красной площади. Красная Орда еще больше покраснеет от прихлынувшей в нее крови. . . Но это - будущее. Повседневное дело Востока - мирно рождать и воспитывать детей. Вместо того, чтобы проливать чужую кровь, лучше разбавлять ее собственной. . ." (А. П. "От Японии к Афганистану. Размышления о восточных войнах и русских революциях").

        Что касается религиозных воззрений, то красноордынцы принципиально не отличают их от исторических и геополитических, считая, что "народ верит в то, что свершает. Вера - это путь, а Бог - это конец пути" (Д. У. "Горизонт как прообраз религиозных верований"). Они освящают всякую силу и величие, считая их посланными от Бога.

                "Воля Бога сокрыта в силе вещей. Нам не дано прямое знание Бога, но размер вещей говорит о желаниях Бога, величина говорит о милости Бога, а малость говорит о презрении Бога. Большая земля, данная в удел народу, есть благословение Божье, и мышцы, надувшиеся на теле победителя, говорят о том, что Бог желает его победы. Если хочешь милости Божьей, стань сильным. Если хочешь помощи Божьей, преодолей преграду. Не ищи другого свидетельства, кроме собственного превосходства. Не ищи других знаков, кроме знака собственной силы. Не ищи оправдания своей слабости. Что можешь ты - того хочет Бог" (Т. П. "Вера есть сила").

                "О верованиях татаро-монголов до их постепенного обращения в мусульманство мало известно, кроме того, что они почитали храбрость, и храбрый человек становился у них чем-то вроде святого. Они не слушали его речей, они не смотрели на праведность его жизни, да и не было у них меры, чтобы судить о мудрости или праведности. Мера была одна: отвага. Кто не боится за свою жизнь, того сам Бог охраняет. Он не боится прыгнуть через пропасть, он не боится вызвать сильного на битву, он не боится сразиться сразу с отрядом богатырей, и они разбегаются в испуге от его непонятной, безумной дерзости. Значит, в нем живет дух Божий, значит, жизнь его свята, всё свято в нем: плоть, слова, одежда. Его прикосновений и даже взглядов ищут как благодати Божьей. Если в иудео-христианской религии ценится богобоязненность, страх Божий, то Орда получила в дар от Бога только бесстрашие, "богомужество". . . Дерзание возводило ордынцев в вожди, и если в этом народе не было святых, отдельно стоящих и поучающих народ, то лишь потому, что святыми были отчаянные воины, потерявшие всякий страх. Подвижниками были не те, что постились, воздерживались и усмиряли себя, а те, что совершали подвиги беззаветного мужества. Они не вступали заранее в завет с Богом, но сам Бог стоит на страже того, кто себя не хранит. . . И бывало так, что сам вождь отводил глаза перед презрительным прищуром нового смельчака, который меньше боялся за свою жизни, потому что сильнее чувствовал за собою Бога" (Р. Ш. "Что есть подвиг?").

        Красноордынцы устраивают состязания сильнейших в борьбе, проворнейших в беге, превосходнейших в хитрости, терпеливейших к боли, и победители этих состязаний наделяются саном пророков, ибо в них пребывает сила бога, они орудия его воли на этой земле.
 "Пророк не тот, кто складно говорит о Боге, а тот, через кого говорит сам Бог. Иудеи и христиане свели смысл пророчества к пустым словам, легко порхающим над тяжестью вещей, но Бог говорит вещами, Бог является к сильным, и своему пророку он дает единственный знак - победу: власть над землей и власть над людьми. Золотая Орда, а затем Красная Орда - самые могучие державы в мире, и сколько бы ни строили церквей и ни писали книг в других странах, Бог пребывает с Ордой, в твердыне этой огромной, вечной земли, в бесстрашном духе ее покорителей. Церкви и священные книги - слабые создания человеческих рук, а земля сотворена Богом и дана от него в распоряжение Орде. Самая святая книга не стоит лишней пяди земли, ибо земля дана людям от Бога: "и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над покорными тварями". Бог не сказал: пишите мудрые книги. Бог не сказал: стройте красивые храмы. Землю он заповедал нам во владение, и каждая пядь земли - знак любви Божьей к тому, кто стоит на ней, кто обладает ею" (Т. Х. "Земля - священный завет").

        Среди ордынцев особо почитаются так называемые "горизонтальные искусства", которые устанавливают меру дальности: стрельба из лука, метание копья, состязания в дальнозоркости, для которой вырабатывается особая манера прищура: взгляд сужается в щелку и видит острее, как бы в длинную тонкую прорезь, параллельную линии горизонта.
                "Широко распахнутый взгляд европейцев парит над вещами, не замечая главного: той ровной поверхности, на которую легче всего наступить. От них ускользает та плоскость, которой вещи прилегают к земле, и та плоскость, на которую наступает нога повелителя" (Р. Ш. "Мысли о золотой середине").
        То место, которое в религиях Авраамова корня (иудаизме, христианстве, мусульманстве) отводится небу, в воззрениях ордынцев занимает горизонт:
        "туда простерта земля, беспредельная плоскость, данная в удел человеку. Встретиться с Богом - не значит вознестись от земли в пустую высь. Встретиться с Богом можно лишь в той последней дали, куда устремляется сама земля" (Д. У. "Горизонт как прообраз религиозных верований").

        Символические цвета ордынцев - золотой и красный.       Приведем отрывок из стихотворения Т. З. "Лица травы" (перевод с тюркского):
                "Мы верим только в то, что видим. Мы видим только бескрайнее небо над головой и бескрайнюю землю под копытами наших коней. В небо и землю веруем мы, залитое солнцем, залитую кровью. Золотое и красное в нашем сердце, могучем, как войско, и громком, как табун. Молитвы наши уносятся вослед коням, грудью рвущим линию горизонта. Вера наша - наибольшая из вер, ибо никто никогда не совершал столь далеких путей, унося свою землю в чужую. Все небо и землю берем мы на веру, как воры у Бога, чтобы раздать животным и людям и лица наши посеять в траве. . .