ИЗ РЕЦЕНЗИЙ НА КНИГУ
"НОВОЕ СЕКТАНТСТВО"

 Рецензии на книгу "Новое сектантство. Справочное пособие" стали появляться уже в 1986 году, сразу после выхода закрытого специздания, которое в новых условиях полугласности легко попало за рубеж. Тексты рецензий приводятся с некоторыми сокращениями: опущены узкоспециальные рассуждения и пересказы уже знакомых читателю текстов.

Иван Дедов

    ДАЛЬ РУССКОЙ МЫСЛИ*
 

        У этой книги, по моим подсчетам, более 100 авторов - тех, чьи работы представлены в кратких или развернутых извлечениях. Тем не менее читателя не покидает чувство, что у книги один автор - сам русский народ, чье духовное богатство не сводимо в плоскость одной идеи, одной концепции.

        Народная мысль - как язык: на нем можно говорить и правильные, и ложные вещи, добрые и злые, умные и глупые. . . Вот и в книге представлены верные и неверные речения на языке мысли. Но главное - сам язык. Он не может быть правильным или неправильным, ибо он определяется только мерой своего богатства, гибкостью и разнообразием своих выражений. . . Не оттого ли так бедна была наша профессиональная философия 70-х годов, что инициатива мысли перешла в это время к самому народу, в десятках и сотнях его безвестных представителей? Пусть обозначенных инициалами - большего и не надо. Потому что имя у этого собирательного автора - НАРОД.

         . . .Конечно, составителям можно поставить в вину их казенный, атеистический подход к сокровищам народного творчества, - но недаром говорят, что и руками безбожников делается Божье дело. Профессионалы безверия бережно собрали по крупицам выражения народной веры, которые могли бы пропасть без этого упорного критического поиска. /. . ./

        Здесь опять хочется прибегнуть к уподоблению. Так же, как Даль первым собрал и объединил сокровища живого великорусского языка, подслушав его у самого говорящего народа, по десяткам дорог и деревень, где записывал он свои словечки, - так составители этой книги обратились за свидетельствами современного состояния мысли к самому народу. Не к профессиональным мыслителям, обсуждающим свои отвлеченные "категории диалектики" и "законы исторического материализма", а к обыкновенным, не всегда высокообразованным людям, мысль которых обращается к предметам повседневным, насущным, всех и всегда волнующим: дом, пища, кровь, ум, глупость, добро и зло, грех и искупление, вещь, слово, война и спасение. . . И оказывается, что о каждом из этих предметов у народа есть что сказать, есть понимание значимости каждого предмета, его места в мироздании.

        Конечно, мысли такого рода не бытовые, не суетные - они не говорят в толкучке, не обсуждаются на скамейке, они обдумываются, пишутся. Это письменный, а не устный фольклор, это народное творчество мысли, или письменное религиозное творчество народа. И как сказитель былин не отделяет своего "я" от всенародного, сплетает свою песнь из общих, бродячих мотивов - так и здесь читатель не должен искать особой оригинальности, ибо не этим сильно народное слово и народная мысль, а цельностью, глубиной и всеохватностью. И здесь, как в сказке и в былине, сплелись общие мотивы: так не один кто-то думает, не я и не ты, а так вообще люди думают, так мыслит сам народ, а кому повезло лучше и красочнее изложить его мысль - это уже дело второе.

        Народный сказитель, конечно, не Лев Толстой. . . Но и Лев Толстой восхищался мудрой простотой народных песен и сказок, ставя их намного выше своего, да и любого профессионального творчества. Прислушаемся к этим А. П., Д. Г., С. У., которые не создают профессиональных философских систем, как Кант или Гегель, но прямо движутся к своей интеллектуальной цели, как народная песня - к эмоциональной: возбудить грусть или радость, сочувствие или негодование. Так и здесь - цель проста: понять, как служит Богу, для чего существует в мироздании тот или иной предмет и как через него осуществляется высший смысл человеческой жизни. Быть может, и сами инициалы-то излишни: Даль не приводил в своем словаре имен тех, от которых записывал выражения, потому что говорил их устами сам язык. Так и тут: вряд ли суждения о важности пищи или о святости дома, о загадочности русской равнины или о бессмыслице чиновничьих порядков стоит приписывать именно А. Т. или Е. Г. - через них сказалась мысль самого народа, которая письменно или устно, сознательно или бессознательно, вслух или про себя повторяется многими из нас. Автор же - единственный и настоящий - сам народ.

        И то, что из говоруна, балагура и рассказчика, каким являлся народ в традиционном фольклоре, он заделался теперь молчуном, писателем, мыслителем, кропателем рукописных трудов - в этом и беда его и заслуга. Беда, потому что из десятилетия в десятилетие жил с затычкой во рту и привык не доверять ничьему слову, а доверять только бессловесной бумаге, которая сама себя не выдаст, не донесет. Беда, потому что не было надежды быть услышанным при жизни, а записанное слово живет дольше, может быть, хоть внуки прочтут. . . А пока только сам с собой он делится, сам себе заветную думу поверяет.

        И тут уже начинается заслуга. . . Потому что от беседы к письму идет углубление народной мысли, сосредоточение ее на вещах действительно серьезных и нетленных. То, чем народ сберегал свою душу в прошлые века: былины, сказки, повествования о чудесах и героях - теперь разошлось на социальный заказ, по сотням присяжных борзописцев, воспевающих "чудо преображенной земли" и "героический подвиг народа-богатыря". И народ понял, что его древними образами и вымыслами воспользовались, чтобы его обмануть, чтобы над ним посмеяться, чтобы сделать из него исполнителя чьих-то барских затей. И отвратилась душа народа от этих громких песен и чудесных рассказов. Стал народ вдумываться в настоящую жизнь, не улетать мыслями за тридевять земель, не мечтать о молочных реках в кисельных берегах: этих героических призывов и утопических обещаний он от своих "народных" поэтов уже наслушался, - а стал вдумываться, как прожить среди обыкновенных вещей, в этой трудной и единствнной жизни, чтобы выполнить свое назначение и дать о том Богу отчет. . . Не председателю о достигнутых успехах, а Богу - о смысле проведенного на земле существования.

        И в каждой вещи, в каждом занятии узрел народ неслучайный, самоценный смысл, за который, если по-настоящему в него углубиться, придется держать ответ перед Богом. Даже в пустоте, в распахнутости равнины, на которой обитает народ, - есть священное, такое, через что Богу можно предстоять и молиться. И в дурачестве есть свой смысл: не обязательно одежду на себе раздирать (как в старину юродивый), а просто где-то чего-то недопонять, не так исполнить, авось машина бессмыслицы, если через непонимание ее пропустить, да и выдаст какой-нибудь смысл. И даже в неверии, в отступлении от Бога, через которое довелось народу пройти вслед за Его гонителями, тоже нашлось нечто поучительное для души, приводящее с обратной стороны опять же к Богу, потому что никуда не денешься от Его вездесущей любви. Землю обойдя кругом, к своему же дому придешь; как же, уходя от Бога, к Нему же и не вернуться?

        Так появились эти "доброверцы", выразители не изощренной и равнодушной философии, заказанного и оплаченного "атеизма", а мудрого сомнения, сердечного промедления, недоверчивой веры, которая не взыскивает у Бога никакой награды, а хочет честно, без найма и договора, ему послужить. И где, как не в сердце самого народа, могла угнездиться скорбная память о народе-предшественнике, объединителе разных вер, который впоследствии был вытеснен более молодым и сильным народом, прильнувшим, однако, к духовным единоверческим истокам родной земли? Разве хазаряне, чтущие этот бедный, забытый всем миром степной народ, могли появиться из профессиональных философов, на профессорских кафедрах? - там идея-то подобная не могла зародиться. На что подлинный, боговдохновенный поэт Пушкин, да и тот: "отмстить неразумным хазарам". Нет, только сам народ может так совестливо запомнить своего противника-предшественника, так пронести его мудрость через столетия, чтобы потом сложить целое религиозное мировоззрение в память о нем. У замкнутого на себе индивида память короче и сердце холоднее. /. . ./

        В недавнем фильме "Покаяние"  (1), который потряс страну, задается вопрос: для чего нужна улица, если она не ведет к храму? Имеется в виду улица, названная именем главного палача страны, Ленина или Сталина, и предполагается, что такая историческая дорога, облитая кровью, уж никак не может вести к Богу. Но книга "Новая сектантство", вобравшая духовный опыт третьего поколения, живущего по заветам Ленина-Сталина, доказывает: нет другого пути к храму, чем путь страданий и жертв. Пришла пора осознать религиозный итог нашего революционного пути, войти в храм, построенный на крови, по улице, названной именем палача. Именно эта улица гибели и ведет к Храму - ведь какой же крестный путь без мучителей? /. . ./

        Будем же благодарны составителям этой книги: и безвестным "инициальцам", и известным поименно редакторам - за то, что вместе они совершили воистину Далев труд по собиранию народной мысли, по составлению "словаря живого великорусского сознания". Сознание это не зачахло и на бесплодной почве насильственного безбожия, но шло своими путями и выдвигало своих мыслителей, как раньше - своих сказителей и песенников. Мыслетворчество живо и не оскудевает в народе - это главный вывод книги, открывающей нам необъятную даль современной русской мысли.

_________________________________

*Журнал "Наше время" (Париж - Москва), 1986, #12  сс. 198-203.

(1) Режиссер Тенгиз Абуладзе, Грузия-фильм, 1986.